monpansie: (Default)
Тихогром пишет:
"Хочу тут книгу одну скачать, и надо ввести капчу. Там вопрос - swirling vortex of entropy - и нужно ввести ответ. Лезу смотреть - это уравнение вихря и там так сложно! Думаю, охренели в доску. В корягу. Как! Как я могу это знать и как вводить эти значки все эти омеги в графу где капча!!! Оказывается. Надо было просто напечатать эту фразу.
monpansie: (monpansie)
Сотрудница прикупила шоколадку многопроцентно черную и поняла, что не и может ее страстно пожрать в одиночестве – невкусно ей - и стала предлагать всем, расстраиваясь немилосердно, что, надо же, как горько. Горько и обидно!
- А еще, – сказал один тут у нас, – Есть шоколадки с красным перцем. – И немедленно открыл Америку. Для себя.
- Да, – реагирую, - Я люблю такие.
- А вот в крематории... – вдруг бодро начала сотрудница, не сумевшая одиноко пожрать шоколадку.
Мы все решили, что ослышались и как-то даже несколько скорбно замолчали.
- В крематории? – решился один тут у нас.
- Да! - воодушевилась сотрудница, - В крематории! Мы как бабушку хоронили – там в крематории конфеты продавали - с красным перцем. ТАКИЕ ВКУСНЫЕ!!!
monpansie: (coffee)
Есть такие достопримечательности, которые и не достопримечательности вовсе, а так – культурная программа, обязательный пункт. Например, на Эйфелеву башню подняться – в принципе, делать там нечего - побродил между металлоконструкций и опять на землю.

В Вене такая вот чепуха с кафе Захер и одноименным тортом. Торт шоколадный, аутентичный до крайности и брендовый до нее же. У Тихогрома, правда, был суровый исследовательский интерес насчет того, правильно ли он сам происпекает этот торт в домашних условиях.

Кафе это недалеко от Оперы - шаг шагнуть.

Шагнули мы шаг, а там очередь, изрядная такая - у всех же тоже пункты в культурной программе, а мы в очереди стоять способны, ну, если только ... ну, прямо не знаю что. Взяли на заметку сначала.

На следующий день прибегаем чуть не к открытию, хей-хоп, очереди нет, но внутри - видно - все забито поглощающими торт в рамках той же культурной программы. Ну, и из отеля Захер граждане завтракают тортами. Но главный разводящий нас приглашает - битте, мол, и указует на гардероб. Идем в гардероб. Там на нас нападает улыбчивая девушка и сдирает с плеч наши куртки. Мы безуспешно пытаемся избежать нападения девушки и сделать все сами. Фигушки.
Стоило это нападение девушки, кажется, евро с человека.

Ладно, идем в зал, садимся, подскакивает официант , мы говорим – "щас, мы меню почитаем внимательно", и он очень удивляется – чего читать? захер лопать надо!! – в глазах видно буквы.
Берем захер и обычный эспрессо, фирменный кофий не решились испить – решили, что слипнемся. То, что мы взяли эспрессо тоже почему-то подивило официанта, видимо, все же народ храбрый приходит – слипнется так слипнется, не беда!

Торт оказался сладким до крайности, я-то ничего, я шоколад люблю (да и то передоз), а Тихогром сильно закондобился. Кофе был нормальный.

Попили, поели, посозерцали улицу и окружающих, а потом в гардеробе опять подверглись нападению девушки - теперь она на нас надевала наши куртки – мы это вытерпели стойко, а потом пошли на воздух, в толпу, на улицу.

Стоило это все евро двадцать, как-то так.

В шаге от )

Чашки )
monpansie: (life)
Так как на улице холодно, расскажу историю про Африку.

В Африку мы собирались по-спартански – отдых же по болотам, перелескам и норам, а на Занзибаре что еще надо кроме купальника? – и поэтому мы очень старались обойтись одной ручной кладью. Понятно, что на каждого еще была неподъемная личная сумочка, но это не в счет, не считается. Ну, вот эдак мы упаковались, и очень остались собой довольны – чо ежли, говорим, там вдруг сносим в хлам в болотах, то там и выбросим и будет нам еще легче и привольней. Пельмени к тому же съедим. Хей-хоп!

Да. А еще смешно! Пишу, честно, и смеюсь щас, как вспомню – начитались мы советов, что, мол, граждане сурово отдыхающие, не тупите, не ходите в маечках и трусиках, а то запузыритесь на солнышке и ага, а купите просторную и светлую одежду с длинными рукавами на пару-тройку размеров больше и ликуйте себе.
Ну, мы поразмыслили, пошли в магазин и купили две одинаковых, шибко просторных и огромадных кофты с какими-то схематичными башнями на груди и две, граждане, здоровенных тельняшки – чтобы перемежать для нарядности.

Дома я, как мерила, так хохотала, что Тихогром даже наругался на меня, что тельняшка - это сексуально.

Ладно.

Столкали мы все это в ручную кладь, оделись покамест прилично и полетели через пол земного шара с пересадками. Прилетели в Дар-эс-Салам, а оттуда поехали в Арушу, чтобы из Аруши уже поехать смотреть слонов, бегемотов и прочую мелкую живность. Но речь про Арушу – в ней весь смысл - ибо в Арушу должен был приехать гражданин, забрать честно заработанное, побросать нас в джип и укатить, собственно, в болота со львами.

И вот приходит утром этот самый гражданин, улыбается белозубо, светски беседует, дует газировку умиротворенно и говорит – А вот вам подарок от фирмы! – и дарит нам Два! Огромных! Расписных! Глубоковатых! Тяжеленных! Блюда!

Мы берем эти блюда и стоим с этими блюдами на манер Саломей.

Ну, благодарим, конечно, сердечно.

Все сафари мы таскались с этими расписными блюдами! Тут слон – а тут мы с блюдом! - Здравствуй, слон! Мы в автобусах потом тряслись с этими семипудовыми блюдами! – все переживали, как бы не раскокать посуду эту. Мы на Занзибаре отдыхали с этими блюдами! - купальник, актиния кусается – и блюдо при нас. На пароме чуть не блевали, сжимая эти блюда бледными руками. С таксистами ругались – и то с блюдами! Мы побратались с этими блюдами за полмесяца.

Плюс ко всему - у нас – ручная кладь, не забывайте! Блюда не влезали, но мы их упихали – хохо! Падали прям на кладь - сумки так растаращило и перекосило, мамочки мои - и больше в них ничего не влазило, кроме там зубочисток, например.

Мы трехслойно оделись и кое-что повыкинули во имя блюд. Комары подлетали, понимали – не прокусят и отлетали обратно.
А сверху на нас были тельняшки. И нас таких было мало. Даже в мире.

В аэропорту мы так улыбались и рябили, что никто не заметил перевес по блюдам – и мы довезли блюда до дома в целости и сохранности.

Одно, правда, через год кокнули, а второе ничего - стоит.

Дзен

Nov. 20th, 2012 11:20 am
monpansie: (monpansie)
В общем, у меня есть техника расслабления одна – лежишь так на диване и кричишь или пищишь какую-нибудь песню, да любую можно, но лучше такую, чтоб вокал нужен был - изредка вскрикивая "ЭХМА!" или "ДОХ!" и произвольно меняя ритм – сильно так синкопируя, а в тексте выделяешь малозначительное всякое таким фортиссимо, что любо-дорого! Красота! И все бы хорошо и отдыхаешь просто страшно, но. Но вокруг собираются коты - сядут около лица и смотрят на меня неотрывно – прямо в глаза заглядывают с непонятным выражением, и где-то в первой трети песни начинают несусветно орать – подпевать, довольно часто даже попадая в ритм.
monpansie: (15)
В магазине на кассе оставляю Тихогрома и убегаю за чем-то крайне необходимым. Возвращаюсь, Тихогром бубнит:
- Говорю кассиру – не надо упаковывать все в отдельные пакеты, положите в один, человечество каждый год потребляет до хрена полиэтиленовых пакетов, все это выбрасывается и не разлагается, а в России нет программы утилизации. А она все равно упаковывает!
- Что - говорю – Ты все это ей так и сказал?
- Что? - говорит.
- Ну, вот это все?
- Что "до хрена"?
- Ну да, – говорю.
- Нет, – говорит – Я сказал "три миллиарда".
monpansie: (life)
...Когда мы, наотдыхавшись до посинения на Занзибаре и искусанные актинией, ехали на такси в порт, чтобы оттуда рвануть на материк - таксист по дороге слушал только две песни – у него еще были , но он слушал только эти две – послушает и снова ставит, послушает и снова ставит – и видно ведь – нравится человеку до невозможности! - прямо глаза возводит и воздыхает нежно – две песни Брайана Адамса ( Bryan Adams) "(Everything I Do) I Do It for You" и "All for Love" - первая ему больше нравилась, ее мог и вне очереди ввернуть - а ехать там час где-то - под конец дороги мы окончательно очумели и точно знали – вечный передоз и аллергия. А вот в уме пели еще долго. Допоем и снова начинаем.
До самого дома пели.
monpansie: (w)
Вчера прочитала, как кто-то в детстве, когда слушал песню группы "Kино" "Закрой за мной дверь - я ухожу", что-то там не разбирал, клинило что-то в слуховом аппарате, и слышал он -"закрой за мной дверь, я – мухожук . Этот "мухожук" нас реально подкосил вчера, и Тихогром поклялся, что никогда - никогда! - не будет петь - да что петь! слышать! - эту песню как-то иначе, потому что - не уважать "мухожука"! - и мы для тренировки полвечера ее пели на новый лад. Я сейчас даже тег такой заведу. Ибо.

В младших классах средней школы, когда писали контрольные на безударную гласную и проверочное слово, я всегда писала "срана-сраны" (вместо "страна-страны", да), это был какой-то злой и тяжелый рок, и не попускало – даже если в одном слове и не ошибусь, то уж в другом – ха! – "страна-сраны". Не знаю, что это было. Никто не знает. Это тайна. А "сраны" эти почему-то очень любили в контрольные пихать каждый раз, и ошибка эта была у меня массовая и традиционная и неуловимо славная и уютная. Добрая учительница почему-то даже не снижала мне оценку, видимо, понимая что-то, хотя регулярно исправляла это засранство.
А потом все же попустило.
monpansie: (w)
В сериале про Хауза (House M.D.) есть такой доктор Уилсон - человек со своими недостатками и проблемами, но, в общем, легитимно положительный герой, с устоями и пониманием, а в целом – проводник Хауза в "мир живых". И вот, знаете, презабавная история приключилась или с нами, или уж с этим Уилсоном при просмотре.

Сериал он и есть сериал – место дейтствия ограничено – кабинет, коридор, операционная. Набор лиц тоже стандартный, лимитированный – весь в титрах под музыку перечислен. Количество взаимодействий между ними - тоже по норме. И так получилось, что в первых сериях только собственно Хауз и общается с Уилсоном - обсуждает с ним всякие нормы и правила и их нарушение и недопустимость оных, а, кстати, хоть бы и диагнозы – в форме вопросов и ответов.

- Знаешь, - говорю – я все поняла. Все подозрительно. Этот Уилсон - его не существует. Он - не человек. Это – придуманный друг Хауза, его Карлсон, он - у него в мозгу, он - иллюзия, второе "я" для полноценного диалога хоть с кем-то, он производит идеи, мысли и рассуждения, которые сам Хауз никогда не выдает наружу, он - подавленная, подавляемая или просто тщательно скрываемая часть "я".
- Ух ты, - сказал Тихогром – а ведь похоже на то! Точно. Так и есть.
И пару серий мы называли Уилсона "придуманный друг", и смотрели сериал с этой точки зрения, внимательно вслушиваясь в потаенное "я" Хауза - для лучшего понимания и проникновения.
Но вдруг, в серии, примерно, в пятой доктор Уилсон оказался в компании с другими персонажами. И даже с ними разговаривал!
- Тихогром! - закричала я - Он настоящий! Уилсон настояший! Как же так! Его видим не только Хауз и мы!
Тихогром задумчиво посмотрел на экран – на экране доктор Уилсон нахально и вербально общался с другими сотрудниками, невзирая на свою призрачность и подавленность и выдавленность из сознания.
- Не, - сказал Тихогром, присмотревшись – Он ненастоящий. Видишь, самого Хауза нет. Есть только Уилсон. Уилсон и есть Хауз – он общается с другими от имени своего загнанного в бессознательное "я" – все остальные, с кем говорит Уилсон, сейчас видят Хауза, только сам Хауз видит Уилсона. Хауз и мы.
И так мы смотрели еще серию.
А потом они все встретились.
Черт.
monpansie: (monpansie)
Эту историю рассказал мне Тихогром.

В школе у нас был предмет – пение, ну, то есть он, конечно, назывался "музыка", и нас строго заставляли писать в дневник – "музыка", а если мы не писали - давали люлей и высказывали порицание, но все всё равно писали "пение". А преподавателя все называли пеник, и иногда это были фееерические личности – особенно Сансаныч.
На уроках пения мы, конечно, пели – кто что и громко, но преимущественно бесились. Пеник иногда делал вид, что не видит, как мы одичали, а иногда начинал лютовать – ставил колы ковровым покрытием в журнал и страшно кричал, широко раздвигая баян.

И вот однажды кто-то написал на столе "пеник-дурак", а пеник это увидел и ужасно рассердился - можно понять! - и как крикнет – Кто это написал?
"А я – говорит Тихогромыч – что-то то ли задремал, то ли отвлекся. Слышу - кричит! спрашивает! Я уж хотел руку поднять и сказать – мол, музыка Пахмутовой, стихи Николая Добронравова – условно говоря - вижу, никто не отвечает, а я запомнил! Я думал, он спрашивает, кто авторы песни. Сижу, тяну руку. Да, правда, вовремя собразил и руку-то опустил. В последнюю секунду."

Уж я смеялась-то, граждане.
Очень жалко - говорю - Тихогром, что не сказал ты этого. Эх, круто бы получилось. Эпохалка! Вот прямо чудовищно жалко!
Вот, правда, жалко до сих пор.

Кутюр

Jun. 21st, 2012 02:12 pm
monpansie: (monpansie)
Девушка говорит по телефону, видимо, объясняет дорогу.
- Такой дом, длинный, длинный дом, там вывеска - Мир сварки!..Нет! Не Версаче! Мир сварки!!
monpansie: (monpansie)
Рядом с нами - парни-подростки "на пороге старости"– лет 19 – обсуждают мотоциклы. Эмоционально.
- Ну ты что! – восклицает одинн – Даже в лошади больше одной лошадиной силы!
- В лошади-то? – сомневается другой – В одной? Ну...
- Ну да! Ты что не учил физику в девятом классе?! В девятом классе проходят лошадиные силы! Я вот как сейчас помню – в девятом! Что-то на что-то поделить и будет – лошадиная сила!
Я мыслю – лучше не скажешь ни за что.
monpansie: (Default)
Я уже как-то говорила, что ночью у меня бывают странные состояния - когда рассказывала Пакалевские страдания – так, словно двоит, как отпечаток на фотопленке нечеткий, как будто две головы думают на одну тему, но по-разному – одна словами и голосом, а вторая ощущением – и это несинхронно. И это все взаимно друг на друга влияет.
Ну, вот тогда в Паленке было страшно, а сейчас расскажу как было смешно. Хотя мне сначала тоже было страшно. Уж как страшно-то!

Вернулись мы из Камбоджи во Вьетнам– часов девять ехали на автобусе – жарища, солнце, из еды ананасы и какие-то крендельки жареные, мелкие – но обратная дорога была повеселей – чисто знали куда едем! хо! Ну и белый день - при свете не так сильно красных кхмеров боишься. В Сайгон мы прибыли часов в восемь вечера, зашли во вторую попавшуюся гостиницу и сняли номер – небольшой такой с плетеной мебелью, баксов за пятнадцать. Еще торговались. А потом пошли прошвырнуться, поесть, ну и выпили два коктейля – не помню каких, но они были немного неправильные на вкус – пропорции какие-то не те. И расслабились.
Вот сидим мы в номере, и я говорю – Друг, мне нужно сделать маникюр и педикюр! - Иди, говорит друг. И я пошла в совмещенный санузел, села на крышку унитаза, а ноги поставила на низенькую табуреточку.

...Через какое-то время в мой разговор с каким-то человеком из прошлого прерывает страшный звон, прямо сто трехлитровых банок разбилось - тыдыщь! - я резко просыпаюсь и понимаю, что я в каком-то не том измерении – все вокруг не такое, все не так, и светит синим и неверным. Это меня как-то страшно пугает. А пуще всего меня пугает, что я уснула – ясно как день - в коктейль что-то подмешали! Меня пронизывает ужас ( тут пронзающий звук). Я встаю и тут же чуть не падаю обземь во весь рост – хватаюсь за раковину – ноги у меня как ватные, подкашиваются - я ничего не чувствую! - и я подтверждаю сама себе– точно, опоили. Ироды. Приехали. Я смотрю на себя в зеркало и в неверном синем свете вижу выпученные от ужаса глаза и осознаю – ЁОООО!
Вокруг тишина.

Я, припадая, чуть не вползаю в комнату. Тихогром лежит на кровати – ааа,Тихогрома тоже опоили! – и я как заору громко - "ТИХОГРОМ! ТИХОГРОМ!"
На что он мне почему-то отвечает – Что ты орешь?
- Тихогром! - говорю я нервно и прерывисто - Ответь мне, Тихогром – почему я уснула на унитазе? Почему?!
Тихогром смотрит на меня мутными глазами и зачем-то выжидает паузу.
- Ну как почему, - разумно говорит он– Мы мало спали, рано встали, долго ехали, выпили коктейль – ты просто устала. Вот ты и уснула.
- Это все понятно. – отмахиваюсь я – Это понятно все. Но почему я уснула на унитазе?
Тихогром смотрит на меня и терпеливо повторяет – Ну как же – я же тебе говорю – мы мало спали...
- Да! – восклицаю я – Это все так! Что ты заладил! Все я понимаю! Но я уснула на унитазе! А почему? Коктейль ядовитый! Вот почему! Недаром он мне показался не таким! Я бы ни за что не уснула на унитазе просто так! А ты как себя чувствуешь?!
- Нормально – говорит Тихогром и собирается лечь поспать.
- Вот!- ору я – Ты засыпаешь потому что коктейль ядовитый! Не спи! – и пихаю Тихогромыча со всей силы в бок.
Тихогром садится на кровати.
- Сиди и борись со сном – говорю я – Правильно. Не спи. Слушай свои ощущения. Чуть что будем предпринимать действия. Я вот тоже уснула на унитазе – почему спрашивается?
Тихогром какое-то время сидит на кровати и как бы думает, а потом говорит:
- Да иди ты в пень! Ты просто устала! Коктейль как коктейль! А ну спи быстро! Дай поспать!
- Послушай, – говорю я проникновенно – Ты не прав. Ты же это понимаешь. Ну что ты нервничаешь? А я права. Ты можешь мне прямо и честно ответить, почему я уснула на унитазе?
Тихогром думает, а потом спит.
Я спать не могу, потому что мне кажется что я выпила яд. Я слушаю организм и дыхание Тихогромыча – чтоб чуть что сразу будить страшным ором! На глаза наворачиваются слезы и одновременно разбирает страшный смех, ну потом я засыпаю все-таки.

А свет был синий потому что он вообще был синеватый в ванной комнате и кафельная плитка синяя, а ногу я просто отсидела. А банки-то разбились – это пилочка об кафельный пол стукнулась – выпала из рук. Когда я спала на унитазе.
monpansie: (life)
Щас расскажу историю, которая приключилась с нами в диких дебрях дикой Африки – на подходе к нацпарку Серенгети.
Ну, все мы знаем, что туристов любят разводить на экскурсии – а не хотите ли в лютый мороз на кораблике по Сене прокатиться, а? – и вот турист, звеня соплями, минут сорок жадно обзирает собственные часы - скоро ли эта мука кончится? Вот наш драйвер и говорит – хей, мол, тут деревня масаев есть платная – по столько-то с физиономии и можно ознакомиться с, значит, архитектурой масаев, песнями масаев и загоном для крупного рогатого скота масаев. В принципе, если желания нет, можно и не знакомиться плотно - масаи многочисленно ходят по обочинам и пасут свой многочисленный скот – горбатых однотонных коров, а дома – либо такие круглые плетеные хатки, либо полукруглые плетеные норки - хорошо обозреваются в перспективе долин и холмов, но чето мы согласились – может, поразмяться решили. Знала бы что так получится – еще бы приплатила. За энтертеймент.

Масаи они худющие, очень черные, в разноцветные накидки замотаны, к боку ножики приделаны, уши густо серьгами увешаны, а обуты они в автомобильные покрышки на ремешках– где масаи берут покрышки на обувь – вот одна еще загадка антропологов, но туристов-сафаристов на джипах там много ездит, да – даю подсказку.

И вот выходят к нам сначала два хора – мужской и женский, и начинают несусветно с надсадой и художественным гундежом кричать две песни разом и прыгать вразнобой - должно, от радости, а к нам подходит ихний самый образованный масай в кварцевых часах на браслете и говорит, мол, велкам, и смотрите село внимательно, не стесняйтесь - уплочено. Село – рассказываю – круглое, в нем круглые такие норки-туннельчики из веток и глины с картоном и дырками – это дома, посреди села круглый загон, а вокруг села еще круг - забор из какого-то бурелома – защита от львов и панночки.

И тут я замечаю, что этот главный масай очень Тихогромыча уважает и выделяет. Прямо очень. Нас там был так еще народ-то и это очень заметно было – потому что все шли общей массой, а Тихогромский шел наособицу – как по красной дорожке - все заметили. Тихогромский тоже это заметил и занервничал, а главный браслетный масай Тихогромскому, знай, все показывает и все Тихогромскому на ломаном английском, знай, рассказывает, а Тихогромский не понимает ни черта и на меня жалобно смотрит. А кварцевый масай учтиво у Тихогромского интересуется, нет ли у него каких вопросов дополнительных, и очень удивляется, что у Тихогромского вопросов нет. - Чего – говорит мне друг тихо – он до меня докопался? - Не знаю – говорю, - но ты не бойсь, слово "сакрифайс", кажись, не звучало пока, так что ходи вольно, дыши глубоко и осматривай село. Тихогромский нервничать не перестал, село осмотрел бегло, невдумчиво, но масай от него не отстал - так и ходил-уважал усиленно, и страшно Тихогромского заколебал в итоге.
Ладно, уехали мы, и вот едем-думаем, что за странность была, что за загадка – почему так масай и вдруг проникся, и пиететом пропитался, как хлеб вареньем, что за дела? Ребус! Сканворд! Вдруг Тихогромский как вскричит – ААА! Понял! Вспомнил! И показывает мне на свои уши – а в одном ухе у Тихогромского три серьги, а в другом - четыре. Он, говорит, решил, что я ваш вождь! Я ваш вождь, ясно? - и в профиль встал.
Так что вот – Тихогромский наш вождь. А не Ленин вовсе.

Под катом одинокая фотка мужского хора масаев и схема прокола ушей - мало ли, вдруг понадобится? Когда-никогда? Кому-никому?

Кат )
monpansie: (Default)
Была у нас главбухгалтер одна – рослая такая, худая женщина лет сорока пяти или побольше – спокойная и веселая, хорошая такая. И вот как-то затеяли в фирме вечеринку в ресторане, все рады – чего! – вдруг видим сидит Иродиада Прокопьевна несколько в печали.
- Что – говорим с вами приключилося, Иродиада Прокопьевна?
- Охох – говорит – Вечеринка- то. А у меня вчера дочь – почти свадьба. Охох - говорит - ляжет на старые дрожжи и пиши пропало.
- Да - говорим – мура. Чего там. Подумаешь.
-Охох - говорит – знаю, что говорю.
И поведала.
Было, говорит, это в стародавние времена. А я, говорит, Пугачеву люблю – она хорошая. Она хорошо поет. Песни. А еще я люблю цветы комнатные – лиановидные - у меня вся стена была ими увешана-оплетена – чисто джунгли! Красота! Цвели! Цветами! А у меня юбилей надвигался – на работе праздновали – ну, веселились, выпили, вприсядку – отличный праздник был. А на следующий день все по-честному – уже дома - родня, дети, муж, пятьсот человек лучших друзей – юбилей же практически! - салатов три таза, пельменей три мешка, водка ящиками, шампанское! Весело быылоо! Ни черта не помню! Ни чер-та! Ладно. Утром просыпаюсь – Мамулечка моя! Маманя! Муттер!– лежу я на кровати вся в нарядном, в бусах вся, а стена в комнате голая – как есть, а на полу валяются плети от цветочков моих лиановидных - поободранные, измахраченные! - и вообще в комнате полный раздрай. Я как подскочу да как призову мужа! Это – чего такое?! – взываю и возопляю – это чего?! Отвечай, муж! Чего - говорит – это ты ж, как выпила, как легло тебе на старые-то дрожжи, ты ж как давай кричать – Поставьте мою любимую песню сей же секунд! врубите на полную мощность!, спела ее сто раз, а потом разрыдалась и с воплями, что тебе надо Миллион Алых Роз прямо щас! Прям шас! Щас же! – начала срывать цветы со стены в большой букет!
monpansie: (Default)
В самых младших классах была у меня учительница - хорошая учительница - правда, хорошая! - и очень нарядная, на каблуках - только вот физра и труды были ее слабым местом, но если физра-то просто была скучная – мах ногой, взмах рукой и принесите форму, то вот труды!

К трудам наша учительница подходила, видимо, с точки зрения – развить мелкую моторику рук, а там трын-трава и все пойдет как по маслу! - поэтому труды у нас делились практически на две части: конструктор и вышивание. А вот так, да, безгендерно – все крутят гайки и путают нитки!
Конструктор это был мой разборный ад. Ад состоял из гаек, болтиков, железочек с дырочками и отверточек, и заверточек, и каких- то колесиков, и мутных схем сборки и аккуратно лежал в коробочке. Вот и пусть бы лежал. Канальство!
У меня полностью отсутствовал талант к гайкам. Схемы я не могла разобрать ни одной, кроме самой простейшей – схемы амебы, например – и вот в итоге все в конце урока подходили с какими-то гордыми матёрыми конструкциями, я же могла скрутить только одинокую и даже порой трехногую постмодернистскую кровать, ну или вообще просто что-то скрутить.
Но и это было не самое ужасное. Нет. Это ерунда – трехногая кровать! Ужасное было то, что посреди урока этот адов конструктор мог звездануться со стола и радостно звеня-громыхая раскатиться по всему классу всеми этими долбанными гаечками. И болтиками. И колесиками.
Таким образом я раскатала комплекта три.

Вышивание. Ну, казалось бы! Ну что! Нарядный женский труд! Оказалось же, что у меня полностью отсутствует талант и к вышиванию тоже, и до сих пор меня терзает вопрос, почему у Женьки Переперовского получилось прекрасное, объемное, разноцветное! пузико петушка, а у меня нет!!! Пузико петушка мучило меня долгие годы в ночных кошмарах! Оно до сих пор можно сказать для меня некий идеал чего-то! Пузико петушка!
Но нет, пузико петушка было мне недоступно.

Более того, я хронически теряла и забывала начатые работы и поэтому – черт, седня труды, черт, черт! - я начинала скакать по квартире, выискивая хоть что-то отдаленно напоминающее канву и размышляя не отрезать ли от простыни немножко, а? и выдирая наугад и бессистемно нитки мулине из маминого НЗ – строго запрещено! - а в последнюю минуту через копирку переводила какого-нибудь одинокого бегемотика в уголочек какой-нибудь тряпочки - это будет носовой суперплаток! я его уже зрила в мечтах! К концу урока, когда все перлись получать оценки за свои пузики петушков, я, запутавшись в нитках по брови, могла представить только вышитые случайным цветом полуха одинокого бегемотика, а потом и этот бегемотик где-то терялся со своим полухом.
Таким образом, я разорила всю коллекцию ниток мулине и извела полтонны иголок с удобными ушками и уверенно взялась на неудобные.

А, пяльцы! У мамы были большие пяльцы, обтянутые марлей для лучшей сцепки, а мне их брать запрещали, дескать, потеряю, и мне специально купили маленькие с крутилкой сбоку – для лучшей сцепки же - но большие марлевые были моим наваждением и манили меня как райское яблоко, в итоге я их изъяла и точно – потеряла! - мамины пяльцы растворились в тумане неизвестности. Вместе с обтягивающей марлей.
Так-то.
monpansie: (sb1)
Ну, вчера снегопад, пробки, заскочили в трамвай, сидим. Сзади сидит мама с девочкой. Девочке не знаю, сколько лет – не умею я детям возраст определять – ну, маленькая, худенькая в объемном-теплом-стеганом. Ну, пусть лет шесть или семь – она бойко читала бегущую строку. Да и вообще – все читала.
- Депутат! – читает в окне осенние агитки-остатки – Депутат! Хаха! Медведев! Депутат Медведев! Ляля! Депутат Медведев! Ляляля! – вдруг пауза - Нет!!! Медведев – это президент!
И на мотив вроде как «Орлята учатся летать» :
- Ме-дведев – эт-то президент! Ме-дведев – эт-то президент!
И без перехода, по нарастающей:
- Медведь! МЕДВЕДЬ! ЧОРНЫЙ! ЧОРНЫЙ МЕДВЕДЬ! ЧОРНЫЙ! РРРЫЫЫ!АААА!
- Лиза! – вопит ее мама – Лиза! Не облизывай стекло! Лиза! Стоматит недавно был! Лиза! Выходим!

У нас молчаливый приступ хохота.
Выскакиваем на своей остановке. Две секунды идем молча, вздымая пушистые бразды. Потом хором:
- Ме-дведев – эт-то президент! Ать-два!
И хохочем во всю глотку - наконец-то!
monpansie: (Default)
- Хочу – говорю – Тихогромский, принять ванну с солью и маслом бергамота. И маску – говорю – хочу на лицо. Левую какую-нибудь. Новую. Лягу и буду лежать в ванне. Медитировать. Накрыло желанием. Аум. Купи мне маску.
Тихогромский купил мне маску. Маска был с пакетике и обещалась быть с шоколадом – на пакетике было изображено много шоколадных конфет - ассорти. Пакетик хлюпал.

На вид маска напоминала прозрачные сопли с прорезями для глаз, носа и рта и вкраплениями шоколадного мусора. Маску нужно было держать полчаса во имя эффекта. Потыкавшись в глазные отверстия, я все-таки просунула нос в положенную прорезь и сказала:
- Дай мне песочные часы на пять минут. Я их буду туда-сюда переворачивать. Шесть раз.
- А есть и на одну минуту, - заметил Тихогромский - Подарочные. Песочные часики. Крохотные. Можно тридцать раз переворачивать.
- Не остри - сказала я строго и поставила часы справа.

В ванне было жарко. На лице у меня лежала сопливая маска. Мне в маске было душно. От нечего делать я погрызла маску. Маска прогрызлась, но была невкусная и я не стала упорствовать.
Через некоторое время я несусветно перегрелась, но вылезти не могла - не имела права и возможности! - эффектные полчаса еще не прошли, а подлая маска валилась с лица от каждого движения, и я всерьез подумывала чтобы зацепить ее глазными отверстиями за уши. Но страдала плотность соприкосновения.
К тому же я пропустила переворот песочных часов и очень на это рассердилась.
- Минутные бы взяла - не забыла бы - предположил Тихогромский.

Потом я осторожно мылилась, избегая падения маски. Но не избежала - маска плюхнулась в воду и разулыбалась там желеобразным лицом.
Шатаясь от жары, я свирепо вылезла из воды, выловила маску, скомкала маску и выбросила маску в мусорное ведро. А потом рухнула на диван в полуобмороке.

Через пять секунд мой жаркий покой был нарушен отчаянным Тихогромовым воплем:
- Алиены! – орал Тихогромыч – В мусорном ведре завелась инопланетная слизь!
monpansie: (Default)
Вечер, тепло, солнце еще светит, нуи травка жизнерадостно зеленеет, идем домой. Вдруг из-за угла выходят трое перманентно и последовательно что-то празднующих - сильно помятых, слегка побитых, равномерно немытых - двое мужского пола, один - женского. Женская составляющая кокетливо, с децибельным хрустом угрызает яблоко.
- Да оно вообще невкусное! – вдруг как возмутится! – Вообще, картошка! Вообще не сочное! Во-об-ще! Картошка!
- Так оно прошлого урожая – поясняет один из мужских, спокойно так, рассудительно, знаючи - Там чо щас? – там щас ничего - вообще только одна сетчатка и осталась.
Третий кивает молчком и одухотворенно, почти роняя кепку.

Все-таки очень я надеюсь, что ели они не глазные яблоки, да.
monpansie: (Default)
Эту историю рассказал мне Тихогромский.

Отдыхал он в каком-то детском лагере, вставал по подъему, ложился по отбою – ну, и завтрак, обед, полдник с ватрушкой и ужин – все как положено - без сбоев. А за столовой – где производили ватрушки – был чахлый березовый колок. Колок, правда, был чахлый, все березы там были больные, кривые, поросшие (заросшие) трутовиком, а земля вокруг как бы выжженная – может быть, туда выливали недопитый праздно отдыхающими детишками компот - такой странный замерший и умерший пятачок - и туда, в это страшное место - никто не ходил.
Никто, кроме отважных восьмилеток. Они ходили, потому что у них было тайное знание - если вылезти ночью в окно, и ровно в полночь прийти сюда, встать на саму середину пятачка и, не оборачиваясь, отважно сказать – Луна взойди, кобра появись! – то появятся кобры! Много кобр! Очковых длинных черных страшных кобр! И если не струсишь – можешь кобрами управлять (натравить на повара, чтоб ватрушек давал без нормы, скажем).
Вот.
Но восьмилетки по неведомой причине не приходили туда в полночь – не из страха, ну вы что! какие страхи - ночью в лес – детский сад. Так мож…ну мало ли. Дела были. Нет, они приходили туда днем, когда светило яркое солнце – на странной полянке было тихо-тихо и пахло трухлявыми деревьями - дети храбро становились не в центр, а у сааамого края круга и полузадушенно хором пищали – Луна(!) взойди! Ко... ко... б... рр...ААА!, появись! - и мужественно давали безоглядного деру.
- Вот одно – говорит Тихогромский - непонятно мне – Ну, ладно бы гадюки! Ну, или ужики! Ужики и ежики - нормально! А кобры, кобры-то почему? Климат вообще не тот, ландшафт иной. Загадка.
- Инфернальное тут что-то – говорю – не иначе.

Profile

monpansie: (Default)
monpansie

April 2018

S M T W T F S
1234567
891011121314
151617 1819 2021
2223 24 25 26 2728
2930     

Syndicate

RSS Atom

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Jun. 9th, 2025 07:54 am
Powered by Dreamwidth Studios